Лаборатория космохимии (2004)

 

"Черноголовская Газета", №52, 2004  

- А вот здесь мы растворяли метеориты, - говорит Виктор Алексеевич Алексеев, - потом уже проводили элементный анализ. И плавили мы их, и газы выделяли, и чего только не делали с небесными посланниками; микроалмазики даже - и немало - видели…

Мы ходим по Лаборатории космохимии с ее заведующим уже часа два. Тут действительно есть что посмотреть. Сотрудники лаборатории занимались и химическим анализом, но основное их дело - "ловить" радиоактивность космических тел, точнее - их осколков, долетающих до Земли. По ее характеру судят о процессах, происходящих и происходивших когда-то во Вселенной. Радиоактивность эта часто не просто слабая, а сверхслабая. В этом-то и состоит специфика лаборатории.

Чтобы регистрировать такие слабые дозы, нужны чувствительнейшие приборы. У нас их не было, да и в остальном мире - считанные единицы. Приборы сконструировали сами сотрудники: низкофоновый гамма-спектрометрический комплекс создал Вячеслав Дмитриевич Горин, а обслуживает его много лет виртуозный мастер-электронщик Владимир Ильич Медников. Леонид Леонидович Кашкаров разработал новый трековый пластиковый детектор, Юрий Иванович Стахеев - атомно-флуоресцентный прибор для определения микромикроколичеств ртути (на нашем заводе, кстати, выпускали). Александр Иванович Ивлиев построил многофункциональный бета-спектрометр (он был использован, в частности, при изучении зараженной местности в районе Чернобыльской катастрофы). Создали и освоили разные аналитические методики, в том числе термолюминесцентную. Объединенный институт ядерных исследований в Дубне помог своим синхроциклотроном, в результате разработали количественную модель глубинного распределения ядерно-активных частиц и космогенных изотопов в космических телах разных размеров и составов…

В шести бронированных комнатах без окон стоят защитные камеры, каждая весом 50 тонн! Стенки их, в которых перемежается сталь, медь, парафин, бор и ртуть, достигают толщины в полметра и надежно ограждают образцы и измерительные приборы, находящиеся в таких "чревах", от всякого постороннего излучения. Только метеориты, эти переносчики массы и информации из Космоса, тихонько "нашептывают" свои сокровенные тайны космохимикам. Кстати, космохимики в основном по образованию физики, они знают язык изотопов. И сделали они все настолько хорошо, что когда сравнивали их результаты и полученные в Баксанском ущелье на станции ФИАНа - внутри горы, на глубине 300 м , то результаты были практически идентичны. Без всяких гор. Ну, фиановцы там на самом деле нейтрино искали, и для них лучше гор могут быть только штольни… А здесь изучают химическую природу астрофизических объектов, изотопный состав вещества Солнечной системы и процессы, от которых он зависит. Касаются и протопланетного облака - первичного вещества Земли, моделей нуклеосинтеза, эволюцию Вселенной обосновывают… ну, тут такие научные сложности и "накрутки", что, пожалуй, надо остановиться.

Кроме разных "своих" тонких и премудрых работ, важных для большой науки, но для широкой публики не очень интересных, получены в Лаборатории и такие результаты, которые, пожалуй, взволнуют каждого. Так вот, путем тщательных измерений на созданной здесь установке для определения содержания радиоуглерода найдены периодические изменения содержания 14С в годичных кольцах деревьев Земли. Вместе с измерениями радиоактивного аргона в горных породах в районе знаменитой Тунгусской катастрофы эти данные показывают полную несостоятельность термоядерной гипотезы Тунгусского взрыва. Не влетал 30 июня 1908 года в земную атмосферу никакой ядерный космический аппарат, и не было никаких "пришельцев", а было столкновение с небольшой кометой. Обидно, конечно, но... истина дороже!

Или вот еще. Ю.И. Стахеев научился регистрировать невиданно низкие концентрации ртути. Сидел в "бункере" в Таджикистане и измерял; чувствительность приборов такая, что видно, как выделяется ртуть из глубин Земли. Ее содержание за несколько дней до землетрясений значительно повышается. Предсказательная способность метода велика, да только ведь противопоставить стихии этой подземной мы ничего пока толком не можем. А так-то приборы фиксируют даже влияние приливов, т.е фактически - Луны!

Очень кстати вспомнили о Луне. Одно из главных достижений Лаборатории - изучение лунного грунта. Как это было?

- Виктор Алексеевич, а сами Вы грунт этот лунный видели?

- Да, конечно. Ничего особенного на вид. Похож на цемент, порошочек такой серый. Да и по составу близок к нашим стройматериалам, силициум-о-два, по-школьному выражаясь, а железа у них там на Луне поменьше, чем у нас на Земле. Так что дышать на Луне нечем, а строить есть из чего. Еще этот лунный стройматериал обладает крайне интересным свойством. Вот, представьте, вы на пляже, играетесь в песок, как в детстве, сыпете кучку, конус такой образуется, как правило, не очень высокий, угол при вершине тупой или не очень острый. А из лунного песка можно насыпать очень высокую кучу с о-о-очень острым углом при вершине. В чем тут дело? В том, оказывается, что каждая песчинка вся искорежена, поверхность их крайне шероховатая, и вот эти-то сучки и задоринки и заставляют их держаться друг за друга не рассыпаясь.

Два толстенных "талмуда" лежат на столе завлаба. О безводных лунных "морях". Один посвящен исследованию "Моря Изобилия", второй - "Моря Кризисов". И к тому, и к другому приложили свои руки черноголовские космохимики - как вы помните, по образованию в большинстве физики. И В.А. Алексеев в далеком 1966-м защищался по ядерной физике в приложении к геологии. Сейчас он продолжает вспоминать о начале 70-х, о пробах лунного грунта, доставленных автоматическими станциями "Луна-16, 20, 24".

- Привезли образцы из Москвы с охраной, перед боксом выставили вооруженного охранника. А что вы хотите? Американцы наломали там камней сотни килограммов, а мы за три экспедиции подмели только сотни грамм. Поэтому порошочек этот серенький силикатный для нас был дороже золота. Наш Кашкаров ездил с ним во Францию, так французы говорили, что русские научили их работать с такими микроколичествами вещества, что они сами не верили, что их установки "почуют". Почуяли, и все было хорошо, Леонид Леонидович еще раз ездил.

Ученые все досконально изучили - и пыль с тропинок, и грунт со дна морей, и камни с гор лунных. А потом стали говорить, что можно было на Луну и не летать! Как? А вот так! Оказывается, среди метеоритов - основной, так сказать, специальности Лаборатории - попадались и лунные - с доставкой на дом. Растворяй и измеряй себе, сколько силициума, сколько кальция. Без всяких там лунных экспедиций. А столько усилий и денег потрачено, и нашими, и американцами! И все-таки лететь надо было. Во-первых, кто знал, что метеориты, найденные в Антарктиде, - лунные? Во-вторых, и это главное, с точки зрения космической химии радиактивных элементов, с Луны привозили образцы "свеженькие", по которым только что стучали космические дожди разных там элементарных частиц, производили реакции ядерные, наводили радиоктивность, по которой можно делать выводы и об этих лучах, и их происхождении - из каких глубин космоса они летят. А пролежавшие несколько сотен тысяч лет в Антарктиде космические тела, будь то и обломки Луны, радиоактивность свою большей частью потеряли (изотопы распались), они для радиохимиков почти бесполезны.

Продолжаем обход. В одной из комнат видим здоровенный кусок железа. Поверхность его, первоначально неровная, вся в изломах, сгладилась, когда он на первой космической влетал в атмосферу земли и горел совсем не синим пламенем. Это и есть метеорит. В нем высверлены дырки-шурфы, брали, значит, образцы для анализов. Попробовал за один конец приподнять - не получилось: в камне не меньше двухсот килограммов. Не "метеорит Гоба" (тот нашли в 1920-м в Африке: 60 тонн, 9 кубометров!), но все же… Из Сихотэ-алинского метеорного дождя 1947 года. Больше 10 тонн тогда насобирали небесных посланников, этот вот Черноголовке достался.

Да, поразительна Лаборатория, о которой так мало знают в Черноголовке. Даже холл при входе какой-то не такой. Он сохранил обстановку, наверное, со дня своего основания: стенд добровольной пожарной дружины, автомат газированной воды и… шкафы для одежды сотрудников. (Положено было переодеваться при входе во все "лабораторное" и обувать тапочки.) Таким образом боролись с загрязнением корпуса уличной радиоактивностью, а ее на таком уровне - сверхмалых фонов - хватает.

Корпус этот двухэтажный в самом конце второй площадки достался им в общем-то случайно. Академик А.П. Виноградов претендовал на то, что долго называлось ИНХП, тот корпус в документах первоначально даже значился "бесфоновым", но жизнь повернулась так, что в нем обосновались в 1964-65 гг. ИФТТ и ИНХП, а ГЕОХИ отдали вот это - тогда строящееся - здание, практически дубль старой химкинетики. Помогли тогда геохимикам Федор Иванович и их собственный членкор Д.И. Рябчиков. А В.Н. Алексеев, будучи дежурным по еще не пущенному по-настоящему корпусу, оказался первым, кто встречал в нем Новый год. И был это год 1965-й.

Бывший Отдел свободных радикалов, в котором я работаю, буквально нашпигованный в свое время ускорителями и кобальтовыми пушками, находится всего в 100 шагах от этого "бесфонового" корпуса.

- И что, наши излучения не мешают? - удивляюсь я, - ведь лабораторию специально организовали в чистой Черноголовке, а не в "грязной" Москве.

- Нет - говорит Виктор Алексеевич. В современной жизни столько радиоактивности и так близко, что ваша, при нашей защите многослойной, уже существенного вклада не вносит. Помните, какая страшная радиофобия царила после Чернобыля? Боялись всего и видели радиоактивность от взорвавшейся АЭС везде. А ведь самые обыкновенные стекла или современные стали или бетон - все излучают, и довольно прилично, и без всякого Чернобыля… Сотрудники лаборатории были там, исследовали грунты, некоторые продукты. Наш низкофоновый комплекс оказался весьма эффективным инструментом для определения содержания радионуклидов в почве, воде, продуктах питания. Ничего хорошего, конечно. Но и раздули тоже до неприличия…

Ну вот теперь, познакомившись в общих чертах с помещением, обстановкой, установками Лаборатории космохимии, можно и о людях поговорить. Кто все это делал, да так качественно, что их приборы работают безупречно и через тридцать лет после их создания. Когда-то, помню, народ от проходной Химфизики потоком сворачивал в сторону нашего корпуса, в нем до 200 человек обитало. А струя пожиже, но тоже приличная, шла дальше, к космохимии. У них в лучшие годы было до 45 сотрудников.

Спрашиваю Виктора Алексеевича о дате, которую все-таки можно считать днем рождения Лаборатории. Никто точной даты, похоже, никогда не называл, но отмечают всегда в конце декабря. Начало традиции положила первый завлаб А.К. Лаврухина, так и пошло. (Вот и 23 декабря отметили 40-й раз.)

Инициатором создания лаборатории, распространяющей идеи Вернадского на космос, был академик Александр Павлович Виноградов. Его обычно знают как основателя и многолетнего директора Института геохимии и аналитической химии (ГЕОХИ) имени Вернадского, продолжателя дела того великого впередсмотрящего русской науки. А вот, например, многолетний заместитель заведующего отделом ИХФ профессор А.Н. Пономарев характеризует Виноградова как крупнейшего деятеля атомного проекта, руководителя всех химико-аналитических исследований. Академик был оппонентом на его закрытой защите в 1958 году.

Но Виноградов был слишком занятой человек, с большим кругом забот, сотрудники лаборатории даже не совсем уверены, что он бывал в Черноголовке. Однако за делами следил и, самое главное, поставил во главе этих дел человека выдающегося во всех отношениях, причем женщину!

Да, профессор Августа Константиновна Лаврухина - ученая с мировым именем. Она еще в 1957 г . стала доктором химических наук, а в 1965 г . возглавила специализированную Лабораторию космохимии ГЕОХИ в Черноголовке. Здесь в полной мере развернулись ее способности в области радиохимии, ядерной химии, физики космических лучей и метеоритики: везде добилась - вместе с сотрудниками, конечно - замечательных результатов, опубликовала более 600 статей и семь монографий. Несмотря на свои годы, Августа Константиновна продолжает плодотворно работать. Она лауреат премии АН СССР им. В.Г. Хлопина, награждена орденом и медалями.

Так получилось, что фактически первыми сотрудниками Лаврухиной в новой лаборатории ГЕОХИ в Черноголовке стали выпускники неближнего Алма-Атинского университета Т.А. Ибраев и В.А. Алексеев. Тот же университет окончили еще несколько ведущих сотрудников - Л.Л. Кашкаров, Е.М. Колесников. В.А. Алексеев рассказывает: "Их научный руководитель зав. кафедрой ядерной физики профессор В.В. Чердынцев перебрался в Москву и вызвал их в аспирантуру, но после аспирантуры у себя устроить не мог. В это время как раз заговорили о Черноголовке, о создающейся там невиданной лаборатории. Так вот и оказались здесь".

Замечательного человека Тасбулата Ибраева многие в Черноголовке знали, он помогал слепым и зрячим, не оставался ни к кому равнодушным. В.А. Алексеев уже 16 лет возглавляет черноголовский коллектив. У него, оказывается, более 120 научных работ, монография, а он кабинет себе так и не завел, сидит в старой лабораторной комнате, тут у него все под рукой. Опять возвращаюсь к разговору с ним, он вспоминает, какие замечательные, интересные и своеобразные люди были в лаборатории, сыплет фамилиями, а вроде и лаборатория не такая большая. Она, хоть и никогда не была секретной, особо себя не афишировала, сравнительно мало известна в Черноголовке - в мире, пожалуй, больше.

Кто же сейчас остался в лаборатории? Совсем немного, но это стойкие бойцы. Как-никак, а доктор и 9 кандидатов все еще работают. С основания лаборатории и по сей день трудятся А.К. Лаврухина, В.А. Алексеев, Г.К. Устинова, Л.Л. Кашкаров, В.Д. Горин, В.И. Медников. Успехов вам, дорогие!

Ухожу и думаю: да, немало сделали космохимики. Вот так вот, без всяких телескопов, оптических и радио-, разгадывают такие тайны космоса, которые неподвластны, порой, и самым современным сложнейшим этим устройствам. Не противопоставляю - радиотелескопы, естественно, тоже нужны. Но приятно осознавать, что в нашем тихом земном уголке под названием Черноголовка есть люди, так вот напрямую причастные к тайнам мироздания.

23 декабря собрались ветераны Лаборатории, отметили свое общее 40-летие. Были и официальные поздравления, и неофициальные. И мы тоже поздравляем всех настоящих и бывших сотрудников уникального научного подразделения, так скромно разместившегося в конце второй площадки ИПХФ.

Михаил Дроздов